Люцис несёт в себе боль. Что бы это ни значило.

Первая мысль, которая возникает в голове после того, как всполохи призрачного огня затухают, оставляя после себя выжженную темноту. Сколько прошло времени — несколько мгновений или лет? Испытание длиною в жизнь, вечность или долю секунды? Трудно понять. Ещё труднее — открыть глаза.

Равус приходит в себя на каменном полу — спиной чувствует разливающийся по нему могильный холод. Вокруг — неподвижные тела. Свои, враги — какая к демону разница. Все мертвы.

В зале, что предназначался для мирных переговоров, тихо. Пыль медленно оседает на развалинах того, что ещё совсем недавно — или всё же очень давно? - служило гарантом возможного будущего. Равус проводит ещё несколько минут неподвижно — смотрит в потолок, позволяя холоду проникнуть внутрь, заглушить болезненную пульсацию с левой стороны тела. Во рту — привкус пепла, призрачный или настоящий — непонятно. Неважно. Нужно встать.

Он садится и неловко кренится на бок, рискуя вновь оказаться лежащим на полу. Вместо левой руки — обожжённый обрубок, почти по плечо. Кажется, он ещё болит, но боль почти не чувствуется. По крайней мере, не так сильно, как эхом отдаются голоса древних королей в голове. Нет.

Через какое-то время Равусу удаётся, пошатываясь, подняться на ноги. Вокруг — ни одной живой души. Странно. На что ты рассчитывал. Что тебя кто-то будет искать?

В итоге всегда одно и то же — оставаться один на один. Против предательства короля — и королей — Люциса, против Империи, против всего мира. И при этом оставаться недостойным. Равус сжимает зубы, обхватывает себя оставшейся целой рукой и бредёт к двери. Нужно выбираться отсюда. Хотя бы назло.

Впереди его не ждёт ничего хорошего. Смерть — всегда неприглядная картина. Нет в ней никакого геройства. И привкуса триумфа тоже нет. Ему казалось, что когда он увидит поверженным того, кого последние двенадцать лет жизни считал своим врагом, на душе наконец-то станет спокойнее. На деле же Равус лишь кривит губы — то ли от презрения, то ли… От печали?

Лунафрейя бы опечалилась.

Мысль о сестре пропускает через тело импульс, заставляет встряхнуться и собраться. Здесь он её не видел, значит она, вероятно, жива. Должна быть жива. Это единственное, что сейчас имеет значение. Что всегда имело значение. Цель оправдывает средства.

Здесь никого нет, значит за пределами Цитадели — или этой комнаты — опасно. Иначе бы кто-то вернулся разбирать завалы. Хотя бы с целью поживиться. Или оставят всё на разорение демонам?

Краем глаза Равус замечает меч. Не глядя на (всеми силами, упорно отводя взгляд от) его погибшего прежнего владельца, он присаживается, касается рукояти, сжимает её в пальцах, выжидает несколько мгновений и лишь после этого решается поднять. Ожидает, что и по этой руке побегут языки синего пламени. Но нет. Всего лишь трофей. Или надежда?

Разберётся потом. Вниз, к выходу. Прочь из этой проклятой Цитадели. Вот только что делать за её пределами? Равус не знает, который час, но пока на небе властвует ночь, столицу Люциса будут терзать демоны. Таков был план. Помощи ждать неоткуда — он не желает этого до конца признавать, но его опять бросили -  выбираться придётся самостоятельно. Он не в лучшей форме, но делать нечего.

Где-то совсем рядом раздаётся звук — слишком отчётливый, чтобы быть отголоском событий за пределами стен. Равус вытягивает руку с мечом вперёд — учиться держать равновесие приходится в буквальном смысле на ходу. Он не собирается уступать так просто. Хотя вряд ли готов к тому, что — кто — ждёт его впереди.